Он ненавидел неумеренные эмоции. Я остыл.
– Нет. Извините. Это был слишком длинный день.
Еще через милю он спросил:
– Как ты поранил руку?
Я вздохнул.
– А вы не будете нервничать, Чарльз, если я вам скажу?
– Нет. Все в порядке. Никакого беспокойства.
– Ну тогда... это Эллис упражнялся.
– Эллис?
– Ага. Лорд Тилпит и Оуэн Йоркшир смотрели, как Эллис развлекается.
Вот откуда они теперь знают, что он виновен в том, в чем его обвиняют. Если бы у Эллиса был секатор вместо гаечного ключа, у меня бы не было рук – и бога ради, Чарльз, смотрите на дорогу.
– Но, Сид...
– Не нервничайте. Вы обещали. Это быстро заживет. Если бы он хотел сегодня убить меня, он мог бы это сделать, но вместо этого он дал мне шанс на спасение. Он хотел... – Я сглотнул. – Он хотел заставить меня заплатить за свое поражение... и он заставил меня заплатить... и в понедельник в суде я постараюсь опозорить его навеки... Но я ненавижу это.
Он доехал до Эйнсфорда в молчании, в котором, как я понял, не было обвинения. Остановившись у дверей дома, он с сожалением сказал:
– Если вы с Эллисом были такими хорошими друзьями... ничего удивительного, что бедная Джинни не вынесла этого.
Чарльз увидел, как у меня застыло лицо.
– Что такое, Сид? – спросил он.
– Я... я мог сделать неверное предположение.
– Какое предположение?
– А? – слабо отозвался я. – Надо подумать.
– Тогда думай в постели, – легко сказал Чарльз. – Уже поздно.
Я думал половину ночи. Месть Эллиса жестоко терзала мои пальцы. Эллис связал мне кисти и дал тридцать секунд форы... Я мог бы быть мертв, подумал я, если бы мы не были друзьями.
В Эйнсфорде у меня были дубликаты всех вещей, оставшихся в автомобиле, – зарядник для батареек, бритва, одежда и все прочее, кроме сотового телефона. SIM-карта осталась у меня, но была бесполезна.
Проблема с отсутствием машины опять была решена с помощью "Теле-Драйв" – за мной заехали утром в воскресенье.
На предложение Чарльза провести день, отдыхая рядом с ним ("Может, в шахматы сыграем?"), – я ответил, что собираюсь навестить Рэчел Фернс.
Чарльз кивнул.
– Возвращайся, если будет нужно.
– Всегда.
– Береги себя, Сид.
Рэчел, как сказала мне по телефону Линда, отпустили на один день из больницы.
– Да, приезжайте, – попросила она. – Вы нужны Рэчел.
Сама Рэчел выглядела бескровной – бледный призрак девочки из страны холмов. За те пять дней, что я ее не видел, синие тени у нее под глазами стали глубже, она похудела так, что впалые щеки, лысая голова и большие, окруженные тенями глаза делали ее похожей на экзотическую птичку.
На кухне Линда обняла меня и заплакала на плече.
– У нас хорошая новость, – сказала она, всхлипывая. – Они нашли донора.
– Но это чудесно.
Как вспышка надежды, подумал я, но Линда продолжала плакать.
– Он швейцарец. Он приезжает из Швейцарии в среду. Джо оплачивает его перелет и отель. Джо сказал, что деньги – не препятствие для его маленькой девочки.
– Тогда не плачьте.
– Да, но это может не сработать.
– Но ведь может и помочь. Где тут джин?
Она неуверенно засмеялась. Налила два стакана. Я не очень хотел джина, но ей нравился только джин. Мы выпили за будущее, и она заговорила о том, что на ленч будет паэлья.
Рэчел полусидела-полулежала на маленьком диване, который вынесли в гостиную и поставили так, чтобы она могла наблюдать за рыбками в аквариуме.
Я сел рядом с ней и спросил, как она себя чувствует.
– Мама сказала вам про трансплантат? – спросила она.
– Замечательная новость.
– Я смогу опять бегать.
До этого – судя по тому, как быстро она уставала, – было далеко, как до луны.
– Я попросилась домой, чтобы увидеть рыбок. И я должна вернуться сегодня вечером. Я надеялась, что вы приедете. Я просила Бога.
– Ты знала, что я приеду.
– Но именно сегодня, пока я дома.
– Я был занят делами после того, как навестил тебя в четверг.
– Я знаю. Сиделка говорила мне, когда вы звонили каждый день.
Пеготти ползал по полу, он подрос, стал проворней, тащил все, что ему попадалось, в рот и этим очень смешил сестру.
– Он такой забавный, – сказала Рэчел. – Они не разрешали ему приходить в больницу. Я просилась посмотреть на него и на рыбок. Мне сказали, что от трансплантата я буду болеть, поэтому я хотела сначала съездить домой.
– Да, – сказал я.
Линда приготовила рис с цыпленком и креветками, и мы ели его ложками.
– А что у вас с рукой? – спросила Линда. – Местами она почти черная.
– Это всего лишь синяки.
– У вас пальцы как сосиски, – сказала Рэчел.
– Завтра все уже будет нормально.
Линда вернулась к предмету, который был для нее важнее всего.
– Этот швейцарский донор – он старше меня! У него самого трое детей. Он школьный учитель... приятный человек, и врачи говорят, что он рад поделиться с Рэчел костным мозгом.
– Я хотела бы, чтобы это был Сид, – сказала Рэчел. Я сам прошел тесты, в самом начале, но не подошел. Ни Линда, ни Джо не подходили больше чем на пятьдесят процентов.
– Мне сказали, что он подходит на девяносто процентов, – сказала Линда. – Ста процентов никогда не бывает, даже у родных. Девяносто процентов – это отлично.
Она старалась радоваться. Я не стал бы спорить насчет девяноста процентов. Мне это казалось прекрасным, и врачи не стали бы убивать костный мозг Рэчел, если бы не верили, что смогут заменить его.
– Они посадят меня в пузырь, – сказала Рэчел. – Это вроде пластикового полога над кроватью. Я смогу прикоснуться к этому швейцарцу только через пластик. И еще он не говорит по-английски. Он говорит на немецком.