Дорога скорби - Страница 59

Я снова поблагодарил его и на этот раз вышел в центральный двор, который со времени моего прихода наполнился фургонами и грузовиками с телевизионщиками и рекламщиками. Контингент телевидения был из Ливерпуля. Творцы рекламы, согласно надписям на их фургончиках, были из "Интрамайнд имейджинг (Манчестер) Лтд".

Один из шоферов "Интрамайнд" с бездумностью, свойственной его профессии, затормозил и остановился под углом к другим машинам. Я подошел туда, где он все еще сидел в своей кабине, и попросил его передвинуть свой фургон.

– А что? – враждебно спросил он.

– Я работаю здесь, – несмотря на инструкции Вилли Парота, я все еще был в коричневом комбинезоне и не собирался возвращать его. – Меня послали попросить вас. Тут ездят грузовики. – Я указал на разгружавшиеся платформы. Водитель проворчал что-то, запустил двигатель, развернул свою машину, выключил мотор и спрыгнул на землю радом со мной.

– Пойдет? – саркастически спросил он.

– У вас, должно быть, интересная работа, – с завистью сказал я. Вы видите всех этих кинозвезд?

Он фыркнул.

– Мы делаем рекламные фильмы. Конечно, иногда мы снимаем знаменитостей, но по большей части нам достаются вещи.

– Какого рода вещи?

– Спортивное снаряжение, часто обувь.

– И конский корм?

У него было время побездельничать, пока остальные разгружали оборудование. Он был не прочь слегка порисоваться.

– Они привлекли кучу ведущих жокеев к рекламе конского корма.

– Да? – заинтересованно спросил я.

– А почему не тренеров?

– Жокеев публика знает в лицо. Я знаю, о чем говорю. Я сам любитель футбола.

Я с благодарностью понял, что мое собственное лицо ему ни о чем не напоминает, поскольку годы прошли с тех пор, когда оно часто появлялось на страницах национальных спортивных газет.

Кто-то отозвал его, а я пошел прочь, проскользнул к своей собственной машине и беспрепятственно выехал через неохраняемые внешние ворота. Удивительно, подумал я, что помешанный на безопасности Оуэн Йоркшир не оснастил ворота электронным шлагбаумом и зловещими регистраторами имен. И единственной мыслимой причиной такого упущения я счел то, что ему не всегда хотелось, чтобы в записях оставались имена посетителей.

Слепая страна, думал я, ей нравится, когда с черного хода к великим проникают разнообразные Индии Кэткарт, узнают о тайных визитах и разоблачают пороки.

Быть может, черным ходом к Оуэну Йоркширу был лифт на пятый этаж.

Возможно, миссис Зеленый Джемпер и охранники в синем знали, кого пропускать без обыска.

Возможно то, возможно это. Я видел общую расстановку и был возле силы, ведущей свои дела, но в целом, не считая разведки, сделал мало.

Я остановился на общественной автостоянке, снял коричневый комбинезон и решил отправиться в Манчестер.

Путешествие было довольно коротким, но почти столько же времени у меня заняли поиски "Интрамайнд имейджинг (Манчестер) Лтд", которая, несмотря на то что располагалась на задворках, была куда более солидным предприятием, чем я рисовал себе. Я сбросил дорожную куртку, убрал ливерпульский акцент и вошел в приемную в деловом костюме и деловой ауре.

– Я прибыл от "Топлайн фудс", – сказал я. – Я хотел бы поговорить с тем, кто у вас отвечает за дела в этой области.

Назначена ли мне встреча? Нет, это личный вопрос.

Я обнаружил, что если кто-то достаточно хорошо притворяется власть имущим, то двери перед ним открыты, как было и в "Интрамайнд имейджинг".

Мистер Кросс готов принять меня. Электронный замок на двери зажужжал, и я прошел через вестибюль во внутренний коридор, экономно выкрашенный кремовой краской и не застеленный ковром. Показуха осталась вовне.

Мистер Кросс находился за "третьей дверью слева". На двери мистера Кросса была табличка с его именем и обращением: "Ник Кросс: какую рекламу вы хотите?" Ник Кросс окинул меня взглядом.

– Кто вы, черт побери? Вы не из шишек "Топлайн фудс" и к тому же слишком хорошо одеты.

Сам он был одет в черную атласную рубашку, щеголял длинными волосами и золотой серьгой. Сорок пять лет, плавно переходящие в пятьдесят, подумал я, и все еще цепляется за извращения ушедшей молодости. Однако не слабак.

Жесткие черты молодого-старого лица.

– Вы делаете рекламу для "Топлайн", – сказал я.

– Ну и что? А если вы один из их нытиков-бухгалтеров, присланных попросить о лучших условиях, то ответ таков. Это не наша вина, что вы не можете получить выгоду от этих фильмов, потратив на них миллионы. Во всех них лучшие исполнители, бриллианты. Так что возвращайтесь к своему мистеру Оуэну жмоту Йоркширу и скажите ему, что так дела не делают. Нечего скупердяйничать. Если он хочет получать серии о жокеях по той же цене, что и раньше, то пусть присылает чек каждую неделю. Каждую неделю, или мы выкинем эти серии, ясно?

Я кивнул. Ник Кросс продолжал:

– И скажите ему, чтобы он не забывал, что в рекламе вся магия заключается в монтаже, а монтаж делается последним. Нет чека – нет и монтажа.

Нет монтажа – нет магии. Нет магии – нет поступлений. Нет поступлений значит, мы с тем же успехом можем свернуть все прямо сейчас. Вы это поняли?

Я снова кивнул.

– Тогда уматывайте обратно в "Топлайн" и скажите им, что не будет чека – не будет монтажа. А значит, не будет и кампании. Ясно?

– Да.

– Чудно. Выметайтесь.

Я покладисто убрался, но, не видя срочной необходимости уходить совсем, от его кабинета я направился в противоположном выходу направлении и стал слоняться между техническими отделами.

Я прошел в открытую дверь, сквозь которую виден был экран. На нем мелькали начальные кадры ролика, в настоящее время пожинавшего хвалы критиков и феноменальные успехи в области распродажи. Это был взрыв картинок протяженностью в три секунды, за которым следовал более длинный интервал черноты. Три секунды действия. Десять секунд мрака.