Дорога скорби - Страница 52

– Как вас зовут? – спросила она.

– Джон.

– Джон – а дальше?

– Джон Сидней.

Джон Сидней – два моих первых имени, и мать обычно так меня и называла. "Джон Сидней, поцелуй нас. Джон Сидней, умой лицо. Джон Сидней, ты опять дрался?"

В своей работе я часто назывался именем Джон Сидней – там, где я не хотел быть известен как Сид Холли. После нескольких месяцев публичного избиения я не был уверен, что Сид Холли встретит где-нибудь хороший прием.

Триш Хаксфорд, как я предположил, было сильно за сорок, она была симпатичная, блондинка (похоже, что натуральная), невысокая и веселая. Яркие внимательные глаза оглядели мой серый деловой костюм, белую рубашку, неброский галстук, коричневые туфли, темные волосы, темные глаза, безобидные манеры – мой обычный рабочий вид.

Она все еще была на взводе после фотографирования. Ей нужен был кто-то, кто помог бы ей отвлечься, а я выглядел – и был – безопасным. С благодарностью я увидел, что она расслабилась.

Поразительное платье, которое она надела для фотографов, было очень просто скроено: оно спадало с ее плеч до самого пола. Платье было без рукавов, с мягкими гофрированными складками вокруг шеи. Потрясающей была ткань, из которой платье было сшито, – она была голубой, красной, серебряной и золотой и вся сверкала.

– Вы сами соткали материал для этого платья? – спросил я.

– Конечно.

– Я никогда не видел ничего подобного.

– В наши дни и не могли увидеть. Откуда вы?

– Из Лондона. Саул Маркус предположил, что этот лоскут шелка мог быть соткан вами.

– Саул! И как он?

– У него белая борода, – сказал я. – Выглядит он прекрасно.

– Я не видела его много лет. Не сделаете ли мне чаю? Я не хочу посадить пятно на это платье.

Я улыбнулся.

– Чай у меня получается хорошо.

Она провела меня за тронное возвышение, вокруг белого экрана. За ними оказались хоры, совершенно не переделанные, и алтарный стол, покрытый скатертью, которая заставила меня остановиться. Она была царственного лазурного цвета, со сверкающим золотом узором в греческом стиле, который был выткан по кромке. На столе, вместо алтарных принадлежностей, стояла старинная прялка, достойная Спящей Красавицы.

– Сюда, – велела Патриция Хаксфорд и, проведя меня за хоры, резко свернула в узкую дверь, которая отделяла то, что когда-то было ризницей, а теперь стало небольшой современной кухней с пристроенной сбоку ванной комнатой.

– Моя кровать стоит в южном трансепте, – сказала мне Патриция, – а ткацкий станок в северном. Вы можете подумать, что мы будем пить китайский чай с лимоном из серебряных чашек, но на самом деле у меня на такое нет времени, так что чай в пакетиках и кружки – на той полке.

Я налил воды в электрический чайник и включил его, а она тем временем прохаживалась вокруг, разглядывая чудесные переливы цвета на своем платье.

– Из чего оно сделано? – спросил я, крайне заинтригованный.

– А вы как думаете?

– Ну... оно выглядит... как золотое.

Она рассмеялась.

– Правильно. Золотая и серебряная нить и шелк.

Я неловко наполнил кружки.

– Молоко? – предложила она.

– Нет, спасибо.

– Ну и хорошо. Эта толпа почти все выпила. – Она одарила меня сияющей улыбкой, взяла свою кружку, вернулась на трон и аккуратно опустилась в огромное красное бархатное кресло. Платье скульптурными складками окутало ее стройные бедра.

– Это фотографы из журнала, который будет посвящен фестивалю искусств, его организуют в Чичестере на следующее лето.

Я стоял перед ней как средневековый паж – причем стоял главным образом потому, что поблизости не оказалось другого кресла.

– Я полагаю, – сказала она, – вы считаете меня безумно эксцентричной?

– Не безумно.

Она счастливо улыбнулась.

– Обычно я ношу джинсы и старый халат. – Она отпила чай из кружки.

– Обычно я работаю. Сегодня было представление.

– И великолепное.

Она кивнула.

– Сейчас никто не делает одежду из золота.

– Поле Золотых Одежд! – воскликнул я.

– Верно. А что вы об этом знаете?

– Только эту фразу.

– На этом поле в Гиени, во Франции, в июне 1520 года встретились Генрих VII Английский и Франциск I Французский. Они собирались заключить мир между Англией и Францией, но они ненавидели друг друга и пытались превзойти в пышности. Поэтому все их придворные были в одежде, вытканной золотом, а короли поднесли друг другу дары, какие в наше время вы нигде не увидите. И я подумала, что будет вполне уместно соткать ткань для фестиваля из золота... и так и сделала. Это платье весит целую тонну, могу вам признаться. Сегодня я единственный раз его надела и не могу вынести то, что его придется снять.

– Оно поразительно, – сказал я.

– В 1476 году герцог Бургундский бросил сто шестьдесят золотых одеяний, когда бежал с поля битвы со шведами. Чтобы сделать одежду из золота, прядут вместе нить из мягкого золота с шелком, как я и сделала, а потом можно сжечь ткань и получить золото обратно. Поэтому, когда я сшила это платье, я так и поступила с лоскутами, которые остались от выреза и пройм.

Я сожгла их и собрала расплавленное золото.

– Прекрасно.

– Знаете что? – сказала она. – Вы единственный человек, который видел мое платье и не спросил, сколько оно стоит.

– Но я об этом думал.

– А я этого не говорю. Давайте ваш лоскут.

Я взял ее пустую кружку и ухватил левой рукой, а правой протянул ей тряпку, которую она у меня взяла, и я заметил, что она пристально смотрит на мою левую руку.

Она встретила мой взгляд.

– Это?..

– Стоит своего веса в золоте, – легкомысленно сказал я.