Он мог не говорить мне, что моя репутация никогда не восстановится, если Эллис выкрутится.
– Если бы я был государственным прокурором по этому делу, то меня бы отстранили за разговоры со свидетелем. Как вам известно, я старший адвокат палаты, в которой работает прокурор по делу Эллиса Квинта. Я виделся с ним и обсуждал это дело. Я могу абсолютно свободно говорить с вами, хотя, вероятно, некоторые могут счесть это неосторожностью.
Я улыбнулся.
– Ну тогда до свидания.
– Я не могу обсуждать с вами дело, по которому мне может случиться допрашивать вас как свидетеля. Но, конечно, я не буду вас допрашивать. Кроме того, мы можем разговаривать о чем-нибудь другом. Например, о последней партии в гольф.
– Я не играю в гольф.
– Не будьте бестолковым, дружище. Вы хорошо схватываете.
Его глаза блеснули из-под нависших век.
– Я видел рапорт, который вы направили в Королевскую прокуратуру.
– В Королевскую прокуратуру?
– Вот именно. Я поговорил с одним своим приятелем. Я сказал, что ваш рапорт поразил меня как своей основательностью, так и твоими выводами и заключениями. Он сказал, что я не должен удивляться. Он сказал, что вся верхушка Жокейского клуба прислушивается к каждому вашему слову. А примерно год назад вы внесли ясность одновременно в два крупных дела, связанных со скачками. Такого не забывают.
– В мае прошлого года, – сказал я. – Вы это имеете в виду?
– Полагаю, да. Он сказал, что у вас был помощник, которого больше не видно. При вашей работе нужен помощник.
– Чико Барнс?
Он кивнул.
– Да. Что-то в этом роде.
– Он женился, – сказал я. – Его жене не нравится то, чем я занимаюсь, так что он ушел. Он преподает дзюдо. Я продолжаю с ним встречаться он дает мне уроки дзюдо, но я не могу требовать от него другой помощи.
– Жаль.
– Да. Он был хорош. Отличный товарищ и способный.
– И его напугали. Вот почему он ушел.
Я был совершенно спокоен.
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
– Я слышал. – сказал он, внимательно глядя мне в глаза, – что его избили чем-то вроде цепи, чтобы он не помогал вам. Чтобы он вообще не занимался расследованием. И это сработало.
– Он женился, – сказал я.
Дэвис Татум откинулся на спинку своего стула, который скрипнул под его тяжестью.
– Я слышал, – сказал он, – что вам тоже досталось и во время доклада руководители Жокейского клуба попросили вас снять рубашку. Говорят, что они никогда ничего подобного не видели. У вас все тело, все плечи были черными от синяков, в ужасных красных полосах. И вы, пряча это все под рубашкой, спокойно объясняли им, как и почему на вас напали, и что один из них, который все это и устроил, – негодяй.
– Кто вам все это рассказал?
– У меня есть уши.
Мысленно я непечатно выругался. Шесть человек, которые видели меня в тот день без рубашки, обещали никогда об этом не рассказывать. Они хотели скрыть ту мерзость, которую я обнаружил в их стенах, и ничто меня так не радовало, как это молчание. Тогда мне было плохо. Я не хотел, чтобы мне об этом постоянно напоминали.
– И где же вы это услышали? – спросил я.
– Не будьте ребенком, Сид. В клубах... в "Баксе", "Турфе", "Гэррике"... там упоминают о таких случаях.
– И как часто... там об этом упоминают? Сколько раз вы слышали эту историю?
Он помолчал, словно советовался с каким-то внутренним голосом, потом сказал:
– Один раз.
– Кто вам рассказал?
– Я дал слово.
– Кто-то из Жокейского клуба?
– Я дал слово. Если бы вы дали слово, вы бы мне сказали?
– Нет.
Он кивнул.
– Я расспрашивал о вас. И вот что мне сказали. Сказали по секрету.
Если это вас так волнует – я больше ни от кого не слышал этой истории.
– Волнует. Это может подать пример другим подонкам.
– А что, на вас регулярно нападают?
– Нет. Физически меня с тех пор пальцем не тронули. – До вчерашнего вечера, подумал я. – Если же говорить о моральных нападениях... Вы читаете газеты?
– Это оскорбительно. – Дэвис Татум вертелся на своем стуле, пока не подозвал бармена. – Джин с тоником, пожалуйста, а вам, Сид?
– Скотч. Воды побольше.
Бармен принес стаканы и поставил их на белые круглые подставки.
– За здоровье, – провозгласил Татум, поднимая свой стакан.
– За выживание, – ответил я и выпил и за то, и за другое.
Он поставил стакан и перешел наконец к делу:
– Мне нужен человек сообразительный, непугливый и способный быстро сообразить в критических ситуациях.
– Таких нет.
– А как насчет вас? Я улыбнулся.
– Я тупой, большую часть времени страдаю от собственных комплексов, и еще мне снятся кошмары. Вы получите совсем не то, на что рассчитываете.
– Я получу человека, который написал рапорт о Квинте.
Я смотрел в стакан и не поднимал взгляда на его лицо.
– Если вы собираетесь сделать маленькому ребенку что-то, что ему не нравится, – сказал я, – например укол, вы сначала рассказываете ему, какой он храбрый, и надеетесь, что он позволит сделать это и не будет сопротивляться.
Воцарилось молчание, затем он усмехнулся. Здесь был какой-то подвох.
– Так что это за работа? – обыденно спросил я. Он подождал, пока четыре бизнесмена подойдут, закажут выпивку и удалятся со своими денежными разговорами за дальний от нас столик.
– Вы знаете такого Оуэна Йоркшира? – спросил Татум. Для новоприбывших он выглядел праздно, но только не для меня.
– Оуэн Йоркшир. – Я пошарил в памяти в поисках этого имени и нашел одни догадки. – Владелец пары лошадей?
– Да. А еще он владелец "Топлайн фудс".
– "Топлайн"... спонсор скачек в Эйнтри? А Эллис Квинт был почетным гостем на ленче, который давала "Топлайн" накануне Большого национального?